— Значит,
если к
вам придет молодой человек из вашей
паствы и скажет: «Святой отец, я не
согласен с режимом и хочу бороться против него»...
— Я не
буду ему мешать.
— Он
скажет: «Я хочу убить гаулейтера». А у гаулейтера трое детей, девочки:
два года, пять лет и девять лет. И жена, у которой парализованы ноги. Как вы поступите?
— Я не
знаю.
— И
если я спрошу вас об этом человеке, вы не скажете мне ничего? Вы не
спасете жизнь трех маленьких девочек и больной женщины? Или вы
поможете мне?
— Нет,
я ничего вам не буду говорить, ибо, спасая жизнь одним, можно неизбежно
погубить жизнь других. Когда идет такая бесчеловечная борьба, всякий
активный шаг может привести лишь к новой крови. Единственный путь
поведения духовного лица в данном случае — устраниться от жестокости,
не становиться на сторону палача. К сожалению, это путь
пассивный, но всякий активный путь в данном случае ведет к нарастанию
крови.
(17 мгновений весны.
Разговор Штирлица и пастора. Мне кажется, что сценарий более человечен – без
этой длинной тирады о новой крови).
«Представьте себе, —
говорил он, — что мы с вами стоим у окон магазина Дациаро и смотрим картины.
Около нас стоит человек, который притворяется, что смотрит. Он чего-то ждет и
все оглядывается. Вдруг поспешно подходит к нему другой человек и говорит:
«Сейчас Зимний дворец будет взорван. Я завел машину». Представьте себе, что мы
это слышим, что люди эти так возбуждены, что не соразмеряют обстоятельств и
своего голоса. Как бы мы с вами поступили? Пошли ли бы мы в Зимний дворец
предупредить о взрыве или обратились ли к полиции, к городовому, чтоб он
арестовал этих людей? Вы пошли бы?
—
Нет, не пошел бы...
—
И я бы не пошел. Почему? Ведь это ужас. Это преступление. Мы,
может быть, могли бы предупредить...».
(Из книги И. Волгина
Последний год Достоевского. Разговор Суворина и Достоевского, пересказанный
Сувориным).
