об примитивности и своеобразии психологии зверьков

у них превалирует практичность над всем, даже над любопытством. знаешь, как я определяю разницу между своими свинками и своим же котом? свинки в отличие от кота никогда не сядут рядом, не положат тебе лапку на колено и не скажут: "Да, все это фигня, хозяин, не парьсся". да и то, кот это сделает с чувством собственническим. словом, без собачьей открытости и искренности. собаки искренни. остальным.... эта искренность не свойственна - во всяком случае кошкам и подавно грызунам. их приходится принимать такими как они есть и не ожидать того, чего они дать не могут. когда маруська со снежком подставляют носы для почесания я думаю, что они полагают это вполне достаточным вознаграждением заметь (а не жестом приязни) за наши труды. но более вероятно - им просто нравится почес носа - то есть нам тут никакой чести не оказывается. так что это и не жест доверия.

Piccola bestia

Piccola bestia – это тарантул. И вот пустились искать под стульями, под столами, по всем углам, в мебели, началивыметать из-под шкапов, принялись топать ногами, чтоб испугать его и тем выманить; наконец, бросились в спальню, начали искать под кроватью, в кровати, в белье и… не нашли। Его сыскали лишь на другой день поутру, когда выметали комнату, и, уж конечно, сейчас же казнили, но зато перед этим всю ночь мне все-таки пришлось провести в моей постели с чрезвычайно неприятным сознанием, что в комнате, вместе со мною, ночует и Piccola bestia.

Ф.М. Достоевский, Дневник писателя

Фантазии в манере Калло

Черноокие андалузки, томно покачиваясь под шаг мулов, перебирают четки и заплетают косы <...>
- Пресвятая дева Аточская, помилуй нас! - воскликнули черноокие андалузки, томно покачиваясь под шаг мулов.
Тут все путники пустились рысью, вздымая позлащенное солнцем облако пыли; мулы проходили один за другим между огромными глыбами гранита, поток ревел в бурлящих воронках, деревья клонились, издавая оглушительный треск; а из пустынны бездн, птревоженных ураганом, неслись неясные злоещие голоса - они то приближались то удалялись, словно где-то поблизости шныряла шайка грабителей.

Тем временем заблудившаяся в ночных потемках улитка, выпустив два рожка, искала дорогу на сверкающих стеклах моего окна.

«Сверчок, друг мой! Уж не умер ли ты, что не отзываешься на мой посвист и не замечаешь отсветов огня?»
А сверчок, как ни были ласковы слова саламандры, ничего не отвечал ей – то ли он спал волшебным сном, то ли ему вздумалось покапризничать.
«Ах, спой же мне песенку, которую поешь каждый вечер, укрывшись в своей каморке из копоти и пепла, за железным щитком, украшенным тремя геральдическими лилиями!»
Но сверчок все не отвечал, и огорченная саламандра то прислушивалась – не подает ли он голос, то принималась петь вместе с пламенем, переливавшим розовыми, голубыми, красными, желтыми, белыми и лиловыми блестками.
«Умер! Друг мой сверчок умер!» И мне слышались как бы вздохи и рыдания, в то время как пламя, ставшее мертвенно-бледным, затухало в опечаленном очаге.
«Умер! А раз он умер, хочу и я умереть!» Веточки остролиста догорели, пламя ползло по уголькам, прощаясь с железным щитком, и саламандра умерла от истощения.

Алоизиюс Бертран, Гаспар из Тьмы

Образить

словцо народное, дать образ, восстановить в человеке образ человеческий. Долго пьянствующему говорят, укоряя: "Ты хошь бы образил себя".

Ф.М. Достоевский Дневник писателя