Взять хотя бы своеобразное пристрастие научной мысли к механическим, статистическим, вещественным объяснениям, у которых словно бы вырезали сердце.

(Р. Музиль. Человек без свойств)

Если непредвзято спросить себя, как получила наука свой нынешний облик – что само по себе важно, поскольку она нами владеет и от неё не защищён даже неграмотный человек, ибо он учится сожительствовать с бесчисленным множеством научно рождённых вещей, – то картина получится уже другая. По достоверным преданиям, началось это в 16 веке, в эпоху сильнейшей душевной взволнованности, – началось с того, что перестали пытаться, как пытались дотоле, в течение двух тысячелетий религиозной и философской спекуляции, проникнуть в тайны природы и поверхностно – иначе это не назовёшь – удовлетворились исследованием её поверхности. Великий Галилео Галилей, упоминаемый тут всегда первым, отставил, например, вопрос, по какой заложенной в её сути причине природа боится пустых пространств и заставляет падающее тело проходить пространство за пространством и заполнять их, пока оно не доберётся до твёрдой почвы, и удовлетворился выяснением куда более простой вещи: он просто определил, сколь быстро падает такое тело, какой путь оно проделывает и как возрастает его скорость.

(Р. Музиль. Человек без свойств)

Когда из Германии пришли эти волнующие новости, у него прежде всего мелькнуло слово «миротворец». Он сразу связал с ним представление о восьмидесятивосьмилетнем властителе, подлинном отце своих народов, и о непрерывном семидесятилетнем правлении. Обе эти идеи были, конечно, отмечены знакомыми ему чертами его августейшего повелителя, но блеск славы исходил тут не от его величества, а от того гордого факта, что его, графа, отечество обладало старейшим и дольше всех в мире правившим государем. Люди недалёкие поспешили бы усмотреть в этом лишь слабость к раритетам (как если бы, например, обладание куда более редкой поперечно-полосатой «сахарой» с водяным знаком и недостающим зубцом граф Лейнсдорф ставил выше, чем обладание подлинным Эль Греко, что он, кстати, и делал, хотя обладал и тем, и другим и не совсем пренебрегал знаменитым собранием картин в своем доме), но потому-то они и недалёкие, что не понимают, насколько символ богаче и сильнее, чем самое большое богатство.

(Р. Музиль. Человек без свойств)

«Такого кризиса еще не было». Экономист Наталья Зубаревич

Андрей Тесля и Владас Повилайтис История философии. Лекция 1

Он и теперь не сомневался, что эта разница между обладанием собственным опытом и свойствами и чуждостью им [собственному опыту и свойствам???] есть лишь разница в манере держаться, в каком-то смысле акт воли или некая выбранная ступень между всеобщим и личным, на которой живёшь. Говоря совсем просто, к вещам, которые с тобой случаются или которые ты делаешь, можно относиться более общё или более лично. Какой-нибудь удар можно воспринять не только как боль, но и как обиду, отчего он невыносимо усиливается; но можно посмотреть на него и со спортивной точки зрения, как на препятствие, которого не нужно страшиться и от которого нельзя приходить в слепую ярость, и тогда нередко его вообще не замечаешь. Но в этом втором случае ты просто-напросто отводишь этому удару место в какой-то общей системе, в данном случае в системе боя, а сущность удара зависит от задачи, которую он должен выполнить.

<…>
Быть индивидуальностью раньше можно было с более чистой совестью, чем сегодня. Люди походили на колосья в поле: бог, град, пожары, чума и войны шевелили их, вероятно, сильнее, чем теперь, но совокупно – городами, землями, как ниву, а если, кроме того, для отдельного колоска оставалось ещё и какое-то индивидуальное шевеленье, то за него можно было отвечать и оно четко определялось. А сегодня главная тяжесть ответственности лежит не на человеке, а на взаимосвязи вещей. Разве незаметно, что переживания сделались независимы от человека? Они ушли в театр, в книги, в отчёты исследовательских центров и экспедиций, в идеологические и религиозные корпорации, развивающие определённые виды переживаний за счёт других, как в социальном эксперименте, и переживания, не находящиеся в данный момент в работе, пребывают просто в пустоте; кто сегодня может ещё сказать, что его злость – это действительно его злость, если его настропаляет так много людей и они смыслят больше, чем он? Возник мир свойств – без человека, мир переживаний без переживающего, и похоже на то, что в идеальном случае человек уже вообще ничего не будет переживать в частном порядке и приятная тяжесть личной ответственности растворится в системе формул возможных значений. Распад антропоцентрического мировоззрения, которое так долго считало человека центром вселенной, но уже несколько столетий идёт на убыль, добрался, видимо, наконец до самого «я»; ибо вера, что в переживании самое важное – это переживать, а в действии – действовать, начинает большинству людей казаться наивной. Вероятно, есть ещё люди, живущие совершенно индивидуально, они говорят: «Вчера мы были у того-то и того то» или «мы делаем сегодня то-то и то-то» и радуются этому, не ища за этим никакого другого значения и содержания. Они любят всё, что ни соприкасается с их пальцами, и являют собой частное лицо в столь чистом виде, сколь это возможно; при соприкосновении с ними мир становится чистым миром и светится как радуга. Может быть, они очень счастливы; но эта порода людей обычно уже кажется другим нелепой, хотя ещё отнюдь не установлено – почему…

(Р. Музиль. Человек без свойств)

Когда одного великого первооткрывателя спросили, как это ему пришло в голову столько нового, он ответил: «Просто я непрестанно об этом думал». И правда, можно, наверно, сказать, что неожиданные идеи появляются не от чего другого, что их ждут. Они в немалой мере суть результат характера, постоянных склонностей, упорного честолюбия и неотступных занятий. Как, наверно, скучно это постоянство! Однако, с другой стороны, решение умственной задачи совершается почти таким же способом, каким собака, держащая в зубах палку, пытается пройти через узкую дверь: она мотает головой до тех пор, пока палка не пролезает, и точно так же поступаем мы, с той только разницей, что действуем не наобум, а уже примерно зная по опыту, как это делается. И хотя голова, совершая эти движения, проявляет, конечно, гораздо больше ловкости и сноровки, чем глупая, пролезание палки неожиданно и для неё, оно происходит внезапно, и в таких случаях ты отчётливо чувствуешь лёгкое смущение оттого, что мысли сделали себя сами, не дожидаясь своего творца. Смущённое это чувство многие называют сегодня интуицией – прежде его называли и вдохновением – и усматривают в нём нечто сверхличное; а оно есть лишь нечто безличное, а именно родство и единство самих вещей, которые сходятся в чьей-то голове.

(Р. Музиль. Человек без свойств)

КТО НАС СОЗДАЛ И ВО ЧТО НАМ ЭТО ОБОШЛОСЬ: Как все началось? Что мы имеем...

– Останемся, стало быть, пока, – сказал граф Лейнсдорф, – при наших четырёх пунктах: император-миротворец, веха в истории Европы, истинная Австрия, а так же собственность и образованность. Составляйте циркуляр по этим наметкам.

(Р. Музиль Человек без свойств)