воскресенье, 11 октября 2015 г.

К. Станиславский (III часть)

Ввиду того, что народу для такой большой сцены мало, придётся учредить «кругохождение» и «пестрение» <...>

<...> «Кругохождение» означает непрерывное хождение разных групп сотрудников в одну сторону.

<...> Для того, чтобы не задерживать действия, за кулисами следует поставить портных и бутафоров, которые при уходе каждого из отрядов снимают с них наиболее заметную и типичную часть костюма (шлем, плащ, шляпу, алебарду, меч) и взамен накидывают или надевают другие части костюма или вооружения, не похожие на только что снятые.

Что касается «пестрения» <...>: если все массовые проходы направить в одном направлении, создаётся впечатление определённого устремления в одно место. Такое массовое движение производит впечатление организованности, порядка. Но если направить две группы в разные стороны так, чтобы они встречались, сталкивались, перекидывались словами, расходились, вновь сходились и вновь уходили, тогда создаётся впечатление суеты, торопливости и беспорядка.

суббота, 10 октября 2015 г.

К. Cтаниславский (I часть)

Какое счастье для артистов и поэтов сознавать себя свободными в своем творчестве, без оков условностей, мешавших двигаться и свободно дышать, без давящих рамок, сузивших художественные горизонты до размеров маленькой театральной щели через которую едва была видна настоящая жизнь. Теперь не надо бояться скуки, говоря о больших идеях, не надо разжёвывать психологию — достаточно лишь намекать на неё, не надо рассказывать словами о переживаниях, а надо давать само переживание, не надо забавлять зрителей, а надо самому жить и увлекаться на сцене — для себя. И странно, такой разрыв между сценой и залом служит не разъединению, а, напротив, сближению зрителей с артистами. В самом деле, чем меньше человек навязывается другим людям, тем больше другие интересуются человеком. То же и в театре: чем больше артисты стараются заинтересовать зрителей, тем меньше зрители интересуются артистами. С того момента, как сцена зажала своей самостоятельной жизнью, зрители усиленно потянулись к сцене.
<...>
Ремесло подходит к разрешению сложных душевных процессов артистического переживания с самой внешней стороны, то-есть с конца. Оно копирует лишь внешний результат переживания. Так, например: Любовь выражается воздушными и настоящими поцелуями, прижиманиями к сердцу своей и чужой руки (так как принято считать что человек любит сердцем), коленопреклонениями (причём красивые и благородные опускаются на одно колено чтобы быть картиннее, а комики на оба, чтобы быть смешнее), закатыванием глаз кверху (при возвышенных чувствах, к которым причисляется любовь, смотрят кверху, то-есть на небеса, где находится всё возвышенное), страстными движениями (нередко граничащими с членовредительством, так как влюблённый не должен владеть собой), кусанием губ, блеском глаз, раздутыми ноздрями, задыханием и страстным шопотом, резко выделяющим свистящее «сссс...» (быть может, потому, что в самом слове «страсть» их много), и другими проявлениями животного сладострастия или слащавой сентиментальности. Волнение выражается быстрым хождением взад и вперёд, дрожанием рук при распечатывании писем, стуком графина о стакан и стакана о зубы при наливании и питье воды. Спокойствие выражается скукой, зеванием и потягиванием. Радость — хлопанием в ладоши, прыжками, напеванием вальса, кружением и раскатистым смехом, более шумливым, чем весёлым. Горе — черным платьем, пудреным лицом, грустным качанием головы, сморканием и утиранием сухих глаз. Таинственность — прикладыванием указательного пальца к губам и торжественно крадущейся походкой. Приказание — указательным пальцем вниз. Запрещение — указательным пальцем вверх. Сила — сжиманием кулака и ударом по столу. Болезнь — удушливым кашлем, дрожью и головокружением (театральная медицина признаёт только чахотку, лихорадку и малокровие). Смерть — вдавливанием груди или разрыванием ворота рубашки (ремесло признаёт только две смерти: от разрыва сердца и от удушья).
<...>
...вспомните комическую быстроту, с которой пишутся на сцене письма, прочитываются длинные статьи, как быстро выпиваются стаканы воды, бутылки вина, как быстро пьянеют от них и протрезвляются, как быстро глотают целые обеды и наедаются досыта, как быстро оправляются перед театральными зеркалами, как ломают перья и потом продолжают ими писать, как сразу начинают и сразу перестают смеяться и плакать, как сразу падают в обморок и приходят в себя, засыпают и просыпаются и, наконец, как долго готовятся к смерти и неожиданно умирают. Во всех этих действиях, ставших механически-бессознательными, утерян внутренний смысл...
<...>
В драматическом искусстве издавна люди разделены на много категорий: добрых, злых, весёлых, страдающих, умных, глупых и проч. Такое деление ролей и актёров на группы принято называть амплуа. Существуют поэтому следующие амплуа: трагических актёров и актрис (герои и героини), драматических любовников и актрис, вторых любовников и фатов, драматических и комических стариков и старух, благородных отцов, характерных ролей, резонёров, комиков и простаков, комиков-буфф, водевильных любовников, grandes dames, драматических и комических ingenues, водевильных с пением, вторых и третьих ролей и проч. В последнее время эти деления получили новые подразделения. Появились амплуа рубашечных любовников и бытовых актрис, злодеев и подлецов, нервных ролей (неврастеников), ролей с надрывом, светских и несветских ролей, костюмных ролей, травести, кокоток, ибсеновских, идейных ролей, ролей Островского, Гауптмана, Достоевского и проч.
<...> 

(из сборника: Статьи, речи, беседы, письма, 1953 год)

К. Станиславский (II часть)

Всё, что происходит в пьесе, все её отдельные большие или малые задачи, все творческие помыслы и действия артиста, аналогичные с ролью, стремятся к выполнению сверхзадачи пьесы. Общая связь с ней и зависимость от неё всего, что делается в спектакле, так велики, что даже самая ничтожная деталь, не имеющая отношения к сверхзадаче, становится вредной, лишней, отвлекающей внимание от главной сущности произведения.
<...>
В трудном процессе искания и утверждения сверхзадачи большую роль играет выбор её наименования.
Вам известно, что при простых кусках и задачах меткие словесные наименования дают им силу и значительность. В своё время мы говорили так же о том, что замена существительного глаголом увеличивает активность и действенность творческого стремления.
Эти условия в ещё большей степени проявляются в процессе словесного наименования сверхзадачи.
«Не всё ли равно, как она называется!» — говорят профаны. Но оказывается, что от меткости названия, от скрытой в этом названии действенности нередко зависит и самое направление и самая трактовка произведения.
<...>
Не будь сквозного действия, все куски и задачи пьесы, все предлагаемые обстоятельства, общение, приспособления, моменты правды и веры и прочее прозябали бы порознь друг от друга, без всякой надежды ожить.
Но линия сквозного действия соединяет воедино, пронизывает, точно нить разрозненные бусы, все элементы и направляет их к общей сверхзадаче.
С этого момента всё служит ей.
<...>
перспектива в речи зависит от внутреннего смысла. Только после того, как произведение всесторонне продумано, может перед нами выявиться перспектива. Только когда наша речь будет дальнозорка, тогда из слов получатся целые мысли. Когда читаешь новую книгу, видишь отдельные места, но не угадываешь её перспективы. В художественном чтении этого быть не может. Только зная произведение, можно дать гармоничность художественного чтения и отношение к нему.
Актёр, играющий свою роль, плохо проанализировав её, похож на чтеца, не знающего книги. Актёр должен знать всю линию, все те заставы, которые станут в дальнейшем на его пути.
...
Нельзя играть Гамлета не зная перспективы. В этой роли есть и мистика, и любовь, и убийство и ревность, и много других красок. Попробуйте смешать всё это — какой винегрет получится. Но если знать перспективу и играть правильно в логическом отношении, то получится страстная и гармоничная линия всех отдельных частей. Вот тут-то легче можно добиться вдохновения. Нельзя зажить ролью без перспективы. И Гамлет и актёр должны иметь перспективу. Только Гамлет не должен знать своей перспективы, а актёр должен знать, так как в противном случае он не может класть нужные краски.
<...>
Многие искренне уверены, что понимание и оценка произведения искусства заключается в том, чтобы уметь находить в нём недостатки. На самом же деле несравненно важнее и труднее видеть прекрасное, т.е. находить достоинства художественного произведения. При таком подходе вы избегнете предвзятости.
<...>
Надо уметь побеждать условности сцены. Они требуют, чтобы актёр в главный момент роли принуждён был стоять так, чтобы можно было видеть его лицо. Это условие нужно принять однажды и навсегда.
<...>
Во всех этих малых и больших задачах и действиях ищите малой или большой физической правды. Лишь только вы её почувствуете, тотчас же сама собой создастся малая или большая вера в подлинность ваших физических действий. А вера в нашем деле — один из лучших двигателей, возбудителей и манков для чувства и его интуитивного переживания. Поверив, вы тотчас почувствуете, что ваши задачи и действия превратились в подлинные, живые, целесообразные и продуктивные. Из таких задач и действий образуется непрерывная линия.
Но главное — поверьте до конца нескольким, хотя бы самым малым задачам и действиям.
<...>
Процесс оценки фактов при своём дальнейшем развитии неотделим от другого, ещё более важного процесса анализа или познания — от оправдания фактов. Этот процесс необходим потому, что неоправданный факт точно висит в воздухе. Он не имеет почвы в самой «жизни человеческого духа» пьесы и роли. Такой непережитой факт, не включённый в линию внутренней жизни роли, не нужен роли и только мешает её правильному внутреннему развитию. Такой неоправданный факт — провал, прорыв в линии роли. Это дикое мясо на живом организме, это глубокая яма на гладкой дороге, мешающая свободному движению внутреннего чувства. Надо либо засыпать яму, либо перекинуть через неё мост. Для этого необходим процесс оправдания фактов. Раз что факт оправдан, этим самым он включается во внутреннюю линию, в подтекст роли и не мешает, а, напротив, помогает свободно развиваться внутренней жизни роли.

<...>

Небывшееся, не то – неузнанное Дурные дни влекут к поверхности души И памяти приоткрывают вьюшку – Полслова из разговора, прихваченные...