Иероним позже, потом, показал ему отпечаток. Тот разводит руками, а Иероним принимается за новую коробку, оставляя и отставляя необъяснимое, – его подстёгивает грядущее. Кто-то приспосабливает отпечаток над верстаком в кают-компании. Петепра подолгу его разглядывает – стараясь, чтобы и попутчику было видно, взбирается на скамью. Вне фокуса гусь, обратившийся в этом ракурсе в ручку зонтика, и ещё более длинный и худой здесь в своих бесформенных одеяниях отец, двое других животных, принявшие вид в одно время шотландских овчарок и выживших из ума птерозавров и захваченный во время переменения позы, и потому лишённый черт лица и определённого количества рук, капитан… Всех их подпирает и теснит сзади занавес, как в грошовом фотографическом ателье, – не то лес, не то туча, не то разлившийся лужею скверно замешанный химикат, закрепивший, – кто бы знал, что произошло, какие силы пошли в ход на самом деле? – их в нигде и в никогда, за пределами определимого времени, вне каких-либо способов датировки. Он старается не отыскивать себя, но неизбежно встречается с собою взглядом, собою, никогда-никогда не шалившем ребёнком, неподобающе серьёзным подле ощерившего пасть волка, – его пальцы и там, на отпечатке тянутся потрогать рот и надглазье, найти изчезнувший рубец, но он удерживается.
Петепра размышляет, пока под килем
кораблика проносятся кроны хвойных деревьев – единая колышущаяся поверхность,
островами в ней проступают выходы на поверхность камня – Петепра смотрит, но не
видит.
Он действует – молчком, малыми шажками. Он
хочет воспользоваться чужим, выкрасть знание, восстановить чужой метод
догадавшись о его основаниях и структуре. Он пытается сообразить, видел ли
Джотто те местности, которые переносил на бумагу, которые показывал им, или не
прятал от них? – ежели не видел – то откуда извлёк их, чтобы остановить и
закрепить до срока, унеся с собою? – лес мачт и вымпелов, вздымающиеся над
крышами, когда в небесах отлив, и оно делает вдох и срывает с мест плохо
закреплённые предметы, заставляя швартовы и ванты гудеть, а жителей оставаться
дома. Крыши там таковы точно, как кодексы, положенные лицо вниз. Иеронима такое
обращение с книгами сердит, и сейчас, найдя это сравнение и отчего-то ему
обрадовавшись, как будто оно что-то приблизило, и в чём-то преподало урок,
Петепра улыбается, думая об отце. Джотто разрешал технические проблемы, а Петепра
решал иную загадку, – где отыскать эти местности, со всеми зверями, птицами,
тварями, гадами, зелейными и съедобными растениями, людьми и городами, словно
бы изображёнными разом со всех сторон и привлечёнными к тому, чтобы разсказать чужие
им истории – откуда художник их добыл – отыскав где-то в мире, либо же – извлекши
из головы своей. Планида Петепра воображеньем его обделила, стало быть, до того,
что другому кому-нибудь, скроенному иначе, давалось без труда, он не дотянулся
бы вовсе. Ему нужно знать – как работал художник, потому что сам он занят тайною
работою.
