Иероним оставляет коробку, в которую заглядывал во время его речи – это камера обскуры <чего? – возмутился бы волк непременно>. Лицо у него, – внезапно, – лицо старика, глубокого старика.

 

Петепра ничего этого не замечает. Он легко подымается, и заглядывает внутрь той коробки, как через окно в дом, круглое окно, стеклённое выпуклым круглым стёклышком. Он видит пойманную каюту внутри на стене коробки, но не замечает того, что она воспроизводит не в точности, но в смысле общих и самых верных контуров, кабинет Иеронима в вифлиемском доме, – единственный дом, который Петепра знал и в котором ему было покойно и тепло, – тут-то и явило себя могущество этого человека, но поведать о нём и даже определить его, назвать его было некому, некому было сказать «мы уже дома, вот – смотри». Он подчиняется течению своих мыслей, а они пробивают русло, появление которого он пока не способен оценить.