Он мыл и оттирал, покуда не очистил неровный круг, — и теперь стоял, отирая лицо в ослепительной тишине, собравшейся вокруг него, словно петля, которой уловляют колдуна, — взяв колдуна в кольцо, — но разве он обещал более никогда не входить сюда? — он стоял, — посреди того, и над тем, и в том, назначения и смысла чего он не понимал, ёжась на сквозняке, разгорячённый усердной работой, — а на столе в кабинете лежит развернутая газета, местная газета, развёрнутая и придавленная письменным прибором, — слишком тяжёлым, чтобы вдруг сдвинуться и упустить хрупкую состарившуюся бумагу.

Он стоял окружённый чужою тайной, и тайна говорила, — но не с ним, и оттого, — для него невнятно, говорила, не умолкая, и всё громче по мере того, как проявлялась, очищаясь от грязи. И он не выдержал и ушёл, выступив за границы разрушенной, бездействующей окружности.