Франко Моретти. Дальнее чтение II

<экстенсивное чтение>

… к концу 18 века тиражи стали несколько больше, особенно в случае репринтов; многие романы, не внесенные в стандартные библиографии, публиковались в журналах (и некоторые из них имели весьма большую аудиторию); укрепление семейных связей способствовало чтению дома вслух <…>; наконец, что важнее всего, распространение библиотек с выдачей книг на дом сделало оборот романов намного более эффективным и в конечном счете привело писателей и издателей к трехтомному роману, который можно было выдавать сразу трем читателям библиотеки. Эффект этих разрозненных факторов трудно подсчитать, однако если все они сообща увеличили оборот романов в 2-3 раза (по скромным подсчетам), то присутствие романов в Западной Европе должно было возрасти в 30-60 раз на протяжении XVIII в. По мнению Маккендрика, тот факт, что потребление чая за сто лет выросло в 15 раз, является историей успеха потребительской революции. Потребление романов выросло больше потребления чая.

Почему? Обычный ответ: потому что увеличилось количество читателей. Однако нынешний консенсус (ненадежный, как и все, что касается грамот­ности, однако остающийся неизменным последние несколько десятилетий) состоит в том, что между 1700 и 1800 г. количество читателей удвоилось; во Франции — немного меньше, в Англии — немного больше, но это потолок. Их количество удвоилось, оно не увеличилось в 50 раз. Однако они читали иначе. «Экстенсивное» чтение — так его назвал Рольф Энгельсинг: люди читали намного больше, чем прежде, жадно, временами страстно, но в то же время поверхностно, быстро, иногда допуская ошибки; это отличалось от «интенсивного» чтения и перечитывания одних и тех же немногих книг —

как правило, религиозных, — которое было принято раньше. <…> если романы множатся существенно быстрее, чем читатели, а читатели ведут себя так как знаменитый Джон Латимер из Уорика, который с середины января до середины февраля 1771 г. брал из библиотеки по книге в день, то трудно себе представить, как весь этот процесс мог развиваться без значительного роста... того, что можно назвать отсутствием концентрации (distraction).

Назовем это так, потому что экстенсивное чтение очень похоже на раннюю версию «восприятия, не требующего концентрации», описанного в конце «Произведения искусства в эпоху его технической воспроизводимости», хотя Энгельсинг ни разу не упоминает Беньямина. Отсутствие концентрации в этом эссе это zerstreuung — одновременно «рассеянность» и «развлечение»: прекрасная смесь для чтения романов — и Беньямин считает, что это отноше­ние, которое возникает в «переломные исторические эпохи», когда «задачи», встающие перед «человеческим восприятием», настолько огромны, что «не могут быть решены» с помощью концентрации внимания: и отсутствие концентрации возникает в качестве наилучшего способа справиться с этой новой ситуацией – успевать за «быстро вращающимися колесами моды», так радикально расширившими рынок романов***.

Что означало возникновение общества потребления для европейского романа? Больше романов и меньше внимания. Не романов Генри Джеймса, а бульварных романов, задающих тон для нового типа чтения. Ян Фергюс, знающий о публичных библиотеках больше, чем кто-либо другой, называет это «бессистемным» чтением: когда берется для чтения второй том «Путешествий Гулливера» вместо первого, или четвертый том пятитомного «Знатного простака». При этом Фергюс говорит о «поступках читателей, их выборе», однако, честно говоря, выбор здесь заключается в отказе от последовательности, чтобы иметь постоянный доступ к тому, что предлагает рынок. Оставить телевизор включенным на весь день, поглядывая на него время от времени, — это не поступок.

Почему в XVIII в. не было подъема китайского романа и не было эстетической трансформации в Европе? Ответы на эти вопросы являются отражением друг друга: серьезный подход к роману как эстетическому объекту замедлил потребление, тогда как ускорившийся рынок романов мешал сосредоточиться на эстетике. «Читая первую главу, хороший читатель уже заглядывает в последнюю, — утверждает комментарий к «Цзинь пин мэй» (в котором 2 тысячи страниц), — читая последнюю главу, он вспоминает первую». Именно так выглядит интенсивное чтение: единственное настоящее чтение — это перечитывание, или даже «серия перечитываний», как, похоже, предполагают некоторые комментаторы. «Если ты не пускаешь в ход перо, то это нельзя назвать чтением», — как однажды сказал Мао. Изучение, а не потребление по одному тому в день. В Европе лишь модернизм заставил людей изучать романы. Если бы они читали с пером и с комментариями в XVIII в., подъем европейского романа не состоялся бы.

***Надеюсь, понятно, что я обращаю внимание на потребление, моду и отсутствие концентрации не для того, чтобы умалить роль капитализма в истории литературы, а чтобы выделить именно те его аспекты, которые сыграли непосредственную роль в подъеме романа. Не подлежит сомнению, что экспансия капитализма сама по себе создала важные предварительные условия: больше образованного населения; больше располагаемого дохода и свободного времени (у некоторых). Но поскольку на протяжении XVIII в. количество новых наименований романов возрастало в 4 раза быстрее, чем количество печатной продукции вообще (даже принимая во внимание огромное число памфлетов в конце века <…> необходимо объяснить эту разницу в темпах роста: и необычное разрастание потребительской ментальности, воплощенной в отсутствии концентрации и моде (которые, кажется, имели заметно меньше влияния на драму, поэзию и большинство других типов культурной продукции), представляется наилучшим объяснением, которое нам пока что удалось найти. Важная роль, которую сыграло потребление в истории романа, в свою очередь, объясняется тем, что начали исчезать опасения насчет чтения ради удовольствия, в соответствии с идеей Констана о свободе людей нового времени как «радости, вызываемой безопасностью и личным удовольствием» <…> Кстати сказать, удовольствие — это еще одно слепое пятно в теории романа: хотя нам более или менее «известно», что роман с самого начала был формой «легкого чтения» <…> мы дo сих пор в наших работах не делаем различия между чтением ради удовольствия и чтением «для серьезных целей — религиозных, экономических или социальных» <…> Это еще один случай, когда исторические исследования продвинулись намного дальше, чем теоретизирование: например, резкий рост античных романов был бы невозможен без поворота в сторону популярных, несложных, а иногда даже вульгарных форм письма.

(кто все эти люди?)