Он ощутил присутствие бога, ведь бог устроился рядом с ним, весь из суставов и угловатых сочленений, и по обыкновению своему принялся клониться-клониться-клониться к нему. Он только зажмурился, он не готов ответить на взгляд бога, который он чувствует на себе, как тысячи касаний – как будто тот дотрагивается до него одновременно множеством пальцев. «Вы разочарованы, господин?» – в ответ удивление, отрицание, бог не спускает с него глаз и вот придвигается к нему так близко, что разве что микроны пустого пространства разделяют их – или вставшие на руках Петепра дыбом коротенькие невидимые волоски. Он не мог решиться взять на то, чтобы взять бога за руку, но тот сам берёт его ладони в свои, и Петепра погружается в средоточие чужого нерассказуемого внимания, чуткого и безсловесного, когда не знаешь, что отвечать и заговариваешь о пустяках, откликаясь на сосредоточенное ожидание. Бог спускается в личный его карцер, из которого выйти он не умеет, – «Отдай», – слышит он, и пальцы его вздрагивают, и, кабы он спал, то проснулся бы от собственного непрошенного движения. У них нет слов друг для друга, он словно комкает листок бумаги за листком и кидает их в горячую тьму, в сияющую тьму, которая сидит рядом с ним. Все прошедшие дни он искал её, и о ней мечтал, однако тогда это не были мечты о молчании и забвении, он искушал бога, не зная, что искушает бога – человеческими неурядицами.